Лея никогда не ложилась спать поздно: в ее полудетском сознании навсегда осталась мысль, накрепко вбитая туда матерью – сказки снятся в полночь. Значит, надо обязательно уснуть до полуночи. А засыпала Лея долго.
Она не была глупа, наивна или доверчива и успела многое повидать за свои неполные пятнадцать лет. Если не повидать – то прочувствовать точно. На свете существовало три вещи, в которые Лея верила: любовь, чудо и Бог. Именно в таком порядке.
Любви у Леи не было. Хотя ей очень хотелось найти свою половинку. Большое сердце маленькой девочки пока что не знало этой сладкой муки.
Не было в жизни Леи и чуда. Ей не то чтобы хотелось пережить его – Лея хотела хотя бы прикоснуться к тому, что часто ей снилось и называлось Сказкой. С большой буквы.
Единственное, что было у этой хрупкой девочки – это Бог. И Лея верила, что он когда-нибудь подарит ей и чудо, и любовь.
Лея любила сказки. Когда-то во снах к ней приходил прекрасный принц на белом коне, а она была загадочной принцессой. От той части ее пока что короткой жизни остались воспоминания и две фарфоровые фигурки – черноволосая принцесса в белом платье, восседающая на полке с учебниками, и прекрасный принц с золотистыми волосами, который смотрел на свою принцессу снизу, с письменного стола.
Иногда Лея, предаваясь мечтам, брала эти фигурки, сгибала шарнирные суставы и усаживала принцессу в объятия ее принца. В ее воображении они жили и были счастливы. Когда на фарфоровые лица падал лучик солнца из-за чуть раздвинутых штор, казалось, что куклы улыбаются.
Так было днем.
Лея ложилась спать, засыпала и видела сказочные сны. Она никогда не просыпалась ночью, и мама не заходила к ней.
Поэтому никто не знал, что ночью совершалось чудо.
Сами собой вспыхивали свечи. Отблески огня плясали на лицах принца и принцессы, и эти лица начинали двигаться. Фарфоровые фигурки оживали.
Обычно принцесса – Лея называла ее Катариной – спрыгивала вниз, прямо в руки принца – Джозефа.
Они обнимались и целовались, болтали ни о чем, в шутку дрались – совсем чуть-чуть, играли, а иногда раздевались и ласкали друг друга, заставляя фарфоровые тела сгорать от любви. И жалели, что у кукол не может быть детей.
Так было и в ту ночь.
Они сидели, обнявшись, на белом платье Катарины, свесив ноги с полки.
- Мы живы?
- Нет.
- Я люблю тебя, родной мой.
- Я тебя тоже. Ты волшебница?
- Да. Ты тоже волшебник.
- Потому что мы любим друг друга, я знаю. Ты всегда говоришь, что любовь может сотворить чудо.
- Может. Мы куклы, но мы оживем друг для друга. Ведь так?
- Да…
Они помолчали. Погасла одна из семи свечей – до превращения в холодный фарфор оставалось шесть минут.
- Любимый…
- Да, радость моя?
- Мы счастливы?
- Да.
- А она заслужила счастье?
- Я думаю, да.
- Давай подарим его ей…
- Я даже знаю, как. Давай.
Катарина погладила его по голове, пропуская льняные пряди сквозь пальцы.
- Только.. нам придется отдать наше счастье ей. Мы уже никогда не оживем.
Он опустил голову. На несколько секунд повисла тягостная тишина.
- Я не смогу без тебя, и ты это знаешь.
- Я без тебя тоже… больно… и страшно… но люди заслуживают счастья больше, чем куклы. Им суждено. Они смертны, а мы сделаны из фарфора. Вспомни – ведь это она помогла нам ожить, веря в чудо… Мы поможем… ценой своей вечности?
Джозеф прижал ее к себе и крепко поцеловал.
- Да…
Кэт ответила на поцелуй со всем жаром, на который была способна. Потом они оба поднялись, чтобы одеться. Оставалось две минуты.
С легким дуновением погасла последняя свеча. Куклы замерли в последнем поцелуе, чтобы больше никогда не ожить. И никогда – никогда – не расставаться.

Лея проснулась за пять минут до звонка будильника со странным ощущением и по привычке взглянула на полку. Первой ее мыслью было то, что она сошла с ума. Второй – которой было отдано предпочтение как более правильной – что произошло чудо…
Но размышлять было некогда. Лея, отдыхая от учебы, устроилась подрабатывать. Сегодня было второе июля, первый день работы, и ей нужно было собираться.